Неточные совпадения
На них почти постоянно бывал художник-любитель К. С. Шиловский, впоследствии актер Малого
театра Лошивский, человек живой, талантливый, высокообразованный.
В большой зале бывшего Шереметевского дворца на Воздвиженке, где клуб давал маскарады, большие обеды, семейные и субботние ужины с хорами певиц, была устроена сцена. На ней играли
любители, составившие потом труппу Московского Художественного
театра.
Вся Москва от мала до велика ревностно гордилась своими достопримечательными людьми: знаменитыми кулачными бойцами, огромными, как горы, протодиаконами, которые заставляли страшными голосами своими дрожать все стекла и люстры Успенского собора, а женщин падать в обмороки, знаменитых клоунов, братьев Дуровых, антрепренера оперетки и скандалиста Лентовского, репортера и силача Гиляровского (дядю Гиляя), московского генерал-губернатора, князя Долгорукова, чьей вотчиной и удельным княжеством почти считала себя самостоятельная первопрестольная столица, Сергея Шмелева, устроителя народных гуляний, ледяных гор и фейерверков, и так без конца, удивительных пловцов, голубиных
любителей, сверхъестественных обжор, прославленных юродивых и прорицателей будущего, чудодейственных, всегда пьяных подпольных адвокатов, свои несравненные
театры и цирки и только под конец спортсменов.
Как многие глухие, он был страстным
любителем оперы, и иногда, во время какого-нибудь томного дуэта, вдруг на весь
театр раздавался его решительный бас: «А ведь чисто взял до, черт возьми! Точно орех разгрыз». По
театру проносился сдержанный смех, но генерал даже и не подозревал этого: по своей наивности он думал, что шепотом обменялся со своим соседом свежим впечатлением.
В.М. Лавров — страстный
любитель литературы и
театра, он познакомился с М.И. Писаревым и сделался своим в кружке артистов. Там он встретился с С.А. Юрьевым и стал издателем «Русской мысли».
Туда в конце тридцатых и начале сороковых годов заезжал иногда Герцен, который всякий раз собирал около себя кружок и начинал обыкновенно расточать целые фейерверки своих оригинальных, по тогдашнему времени, воззрений на науку и политику, сопровождая все это пикантными захлестками; просиживал в этой кофейной вечера также и Белинский, горячо объясняя актерам и разным театральным
любителям, что
театр — не пустая забава, а место поучения, а потому каждый драматический писатель, каждый актер, приступая к своему делу, должен помнить, что он идет священнодействовать; доказывал нечто вроде того же и Михайла Семенович Щепкин, говоря, что искусство должно быть добросовестно исполняемо, на что Ленский [Ленский Дмитрий Тимофеевич, настоящая фамилия Воробьев (1805—1860), — актер и драматург-водевилист.], тогдашний переводчик и актер, раз возразил ему: «Михайла Семеныч, добросовестность скорей нужна сапожникам, чтобы они не шили сапог из гнилого товара, а художникам необходимо другое: талант!» — «Действительно, необходимо и другое, — повторил лукавый старик, — но часто случается, что у художника ни того, ни другого не бывает!» На чей счет это было сказано, неизвестно, но только все присутствующие, за исключением самого Ленского, рассмеялись.
Но кроме того, что один буквально сидел на другом, особенно в задних рядах, заняты были еще нары, кулисы, и, наконец, нашлись
любители, постоянно ходившие за
театр, в другую казарму, и уже оттуда, из-за задней кулисы, высматривавшие представление.
Князь К.К. Грузинский, московский актер-любитель, под псевдонимом Звездочкина, сам держал
театр, чередуясь с Г.И. Григорьевым, когда последний возвращался в Тамбов из своих поездок по мелким городам, которые он больше любил, чем солидную антрепризу в Тамбове.
Ваня Семилетов нашел нам квартиры дешевые, удобные, а кто хотел — и с харчами. Сам он жил у отца Белова, которого и взял портным в
театр. Некоторые актеры встали на квартиры к местным жителям,
любителям драматического искусства. В Тамбов приехали Казаковы и Львов-Дитю. Григорий Иванович был у больной дочери. Его роли перешли к Львову, и он в день открытия играл Городничего в «Ревизоре».
Узнаю, что в прошлом году
театр держал Звездочкин, известный московский
любитель, и что этот Звездочкин и есть князь Имеретинский. Служить у него считалось за большое счастье: он первый повысил актерам жалованье до неслыханных дотоле размеров. Звездочкин три раза был антрепренером, неизбежно прогорал и снова жил то в Москве, то в Тамбове, где изредка выступал на сцене.
Каждый московский
театр имел свою публику. Самая требовательная и строгая публика была в Малом
театре. На первых представлениях всегда бывали одни и те же строгие, истинные
любители искусства. Люди, повидавшие все лучшее за границей, они в состоянии были заплатить огромные деньги барышникам или при помощи связей и знакомств получить билеты из кассы.
Зато верхи были шумливы и веселы. Истинные
любители оперы, неудавшиеся певцы, студенты, ученики разных музыкально-вокальных школ, только что начавших появляться тогда в Москве, попадающие обыкновенно в
театр по контрамаркам и по протекции капельдинеров.
Были еще два
театра — «Немчиновка» и «Секретаревка». Там играли кружки
любителей. Много из этих кружков вышло хороших актеров,
театры эти сдавались внаймы на спектакль. И каждый кружок имел свою публику.
Первую содержал С. И. Напойкин, а вторую — С. Ф. Рассохин. Первая обслуживала главным образом московских
любителей и немногих провинциальных антрепренеров, а вторая широко развернула свое дело по всей провинции, включительно до Сибири и Кавказа. Печатных пьес, кроме классических (да и те редко попадались), тогда не было: они или переписывались, или литографировались. Этим специально занимался Рассохин. От него
театры получали все пьесы вместе с расписанными ролями.
Загоскин был членом русского отделения императорской Академии наук, и также членом, а потом и председателем Общества
любителей русской словесности при Московском университете. Сверх того он имел авторские кресла в
театрах обеих столиц — награда, которой, кроме его, не был почтен ни один русский драматический писатель.
Пиеса была небольшая, я принялся за дело с жаром, и месяца через два Шушерин повез меня читать мой перевод к Ф. Ф. Кокошкину, всеми уважаемому тогда литератору и страстному
любителю и знатоку
театра, первому чтецу и благородному актеру своего времени, с которым, разумеется, я был познакомлен предварительно.
Один богатый и просвещенный вельможа, князь Юсупов, всем известный
любитель и знаток
театра, мнения которого были законом для всех образованных людей, прислал мне от неизвестного сто рублей, а что всего важнее, он, сидя всегда в первом ряду кресел, удостоил меня не хлопанья (он этого никогда не делал), а троекратного прикосновения пальцев правой руки к ладони левой.
И зимой жили хорошо. Сняли городской
театр на всю зиму и сдавали его на короткие сроки то малороссийской труппе, то фокуснику, то местным
любителям. Оленька полнела и вся сияла от удовольствия, а Кукин худел и желтел и жаловался на страшные убытки, хотя всю зиму дела шли недурно. По ночам он кашлял, а она поила его малиной и липовым цветом, натирала одеколоном, кутала в свои мягкие шали.
И только в ссылке и потом на службе в Петербурге он опять сделался тем
любителем изящной литературы и
театра, который так привлекал меня в дни его первой молодости.
Да и старший мой дядя — его брат, живший всегда при родителях, хоть и опустился впоследствии в провинциальной жизни, но для меня был источником неистощимых рассказов о Московском университетском пансионе, где он кончил курс, о писателях и профессорах того времени, об актерах казенных
театров, о всем, что он прочел. Он был юморист и хороший актер-любитель, и в нем никогда не замирала связь со всем, что в тогдашнем обществе, начиная с 20-х годов, было самого развитого, даровитого и культурного.
Дообеденные часы я, как страстный
любитель сцены, провел в Михайловском
театре на какой-то французской пьесе, мною еще не виданной. Помню, сбор был плохой. В буфетах тогда можно было иметь блины, и я спросил себе порцию в один из антрактов.
Итальянская опера, стоявшая тогда во всем блеске, балет, французский и немецкий
театр отвечали всем вкусам
любителей драмы, музыки и хореографии. И мы, молодые писатели, посещали французов и немцев вовсе не из одной моды, а потому, что тогда и труппы, особенно французская, были прекрасные, и парижские новинки делались все интереснее. Тогда в самом расцвете своих талантов стояли Дюма-сын, В. Сарду, Т. Баррьер. А немцы своим классическим репертуаром поддерживали вкус к Шиллеру, Гете и Шекспиру.
Но раньше всего я увидал его все-таки в
театре, но не в ложе, а на самых подмостках, в качестве
любителя.
Среди театральных завсегдатаев,
любителей и ценителей вы увидите немало таких господ, которые решительно никогда не бывают в
театре.
Надежда Александровна Крюковская, таинственный доклад о приезде которой Акима так сильно взволновал Владимира Николаевича, была премьерша драматической труппы при
театре «Общества поощрения искусств», в котором, кроме
любителей, служили на жаловании и «заправские» артисты.
Это, впрочем, не помешало театралам-любителям наполнить сверху донизу Большой
театр, бывший в столице еще новинкой, так как открытие его состоялось 22 сентября 1784 года, то есть только за семь лет до описываемого нами времени.
Такое участие приносило, кроме удовольствия видеть свой кумир на сцене, и известную выгоду устроителям, так как билеты на спектакли
любителей, или как их прозвали «губителей», в описываемое время, при существовании монополий казенных
театров, считались бесплатными и должны были продаваться под сурдинку, среди знакомых, причем всучивались имевшим неосторожность познакомиться хотя мимоходом с «
любителем», что называется, наступая на горло, Гаринова же обыкновенно распродавала их массу, много отдавала даром, платя из своего кармана и, кроме того, никогда не отказывала в деньгах для устройства спектакля.